В украинском шоу-бизнесе исполнителей рок-музыки, к которым применим эпитет «легенда», можно пересчитать по пальцам. Большинство из них начало путь на заре миллениума. Конец 1990-х — начало 2000-х годов меломаны считают временем расцвета украинской музыки. В исполнителях чувствовался стержень, а в текстах — соль. Тогда как сегодня зритель замечает, что главной музой многих музыкантов, увы, становится маркетинг.
«Табула Раса» — один из тех музыкальных коллективов, который идет своим уникальным путем. Осенью группа отметит сразу два юбилея: группе стукнет 30 лет, а вокалисту Олегу Лапоногову — 55. За этот период он успел проехать на велосипеде из Крыма в Сумы, пожить в при монастыре и переосмыслить жизнь. Он смеется над слухами, любит ностальгировать и неохотно вспоминает волну популярности. Редакция PROMAN Ukraine встретилась с Олегом и бессменным барабанщиком группы Эдуардом Коссе, чтобы утолить информационный голод и объяснить, почему в зените успеха они внезапно ушли в крутое пике. Лапоногов поведал о душевных скитаниях, поисках себя и угрызениях совести. А Эдуард, который был предан «Табуле Расе» все 30 лет, рассказал о настоящей дружбе. Музыкант считает, что временное забытье стало одновременно и спасением для отдельных членов группы, и новым витком творчества. Это большое интервью — всего лишь маленький рассказ о цене медных труб, ошибках и внутренней борьбе человека с самим собой.
«В КАКОЙ-ТО МОМЕНТ Я И УСТАЛ ГОВОРИТЬ, И УШЕЛ»
— Олег, сейчас вы на пороге сразу двух юбилеев: своего 55-летия и 30-летия группы. Являются ли эти цифры для вас какой-то чертой подведения итогов и начала нового витка? Чувствуете ли вы перемены в себе и своем творчестве?
—Никогда не ощущал ничего из перечисленного. Если что-то проскакивает, начинаю внутренне это отрабатывать. Не хочу разделять жизнь на отрезки. В душе мне — 12-13 лет. Иногда чуть больше, но в целом я — не старше 25. Часто в группе у меня возникают ситуации, когда люди приходят и со временем становятся старше меня, а я остаюсь юным.
Понимаю, что есть понятие «опыт». Но даже с этой точки зрения не знаю, что могу полезного или важного сказать публике. Поучать кого-то мне неинтересно. Прошлый день — это пройденный этап. Есть одна константа, называемая жизнь. Наша душа по-разному реагирует на испытания — маленькие и большие. И мне видится, что Бог или тот, кто над нами, как раз и наблюдает за тем, как душа их проходит. Я прохожу их ради любви. И, чтобы научиться искренне любить, нужно расслабиться. Если хочется обнять человека, — подойди и сделай это. Ведь, по сути, нечего терять.
Читайте по теме:
Дизель из Green Grey: «Мы попали в плейлисты разных поколений, начиная все сначала каждые 5 лет»
Я привык находиться с людьми на одной волне. Если общаюсь с ребенком, то не с позиции взрослого. Мы — на равных. Единственное, к чему призываю на своих концертах: «Люди, берегите планету Земля».
“Считаю, что если вам что-то не нравится во дворе или еще где-то, встаньте в 5 утра и сами всё исправьте. Не надо никого терроризировать”
—А с чего, по-вашему, стоит начать заботу о планете?
— Ну, я, например, если вижу окурок, — поднимаю и выбрасываю. Считаю, что если вам что-то не нравится во дворе или еще где-то, встаньте в 5 утра и сами всё исправьте. Не надо никого терроризировать. Да и по большому счету чистота на улице — это следствие. Важно убирать мусор из головы, из общения. Главное, чтобы люди, дети не страдали, чтобы мы жили и развивались гармонично. Ведь так просто желать друг другу доброго утра и хорошего дня. Это же прописные истины.
— Вы готовите какой-нибудь масштабный юбилейный концерт ко дню рождения группы?
— Сначала хотели сделать большой концерт, пригласить артистов, чтобы они тоже с нами спели. А потом подумал: они же все занятые люди, со своими делами, порядочные. Им, по-видимому, будет неудобно нам отказывать. А я терпеть не могу, когда людям неудобно. Да и сомневаюсь, что мы «Олимпийский» соберем. Поэтому решили, что отправимся в тур в честь юбилея. Пусть люди приходят и подпевают. Как по мне, — это идеальный формат. Планируем 15 городов объехать.
— У многих сложилось ощущение, что вы сошли с большой орбиты шоу-бизнеса. Скучаете по круглогодичным гастролям?
— Мы зашли на другую орбиту, невидимую. (Улыбается.) Сначала мне нравилась популярность, нравилось чувство, когда придумываешь и выпускаешь новую песню. Это был максимализм, мальчишеский запал. Мечтал даже стать известным на всю Европу. В настоящий момент даже думать об этом стыдно. Понимаю, что всё это должен был пройти и забыть. Под настроение могу спеть даже для двух людей. А если нет настроения, то никакой полный зал из меня двух слов не вытянет.
“Если вдруг так сойдутся звезды, что мы опять вернемся на прежний путь, — я не против. Но специально раздвигать кого-то, убирать с пути, лезть напролом не буду”
По гастролям и масштабам не скучаю абсолютно. Иногда внезапно хочется купить домик где-нибудь в Португалии или Италии, или вдруг сорваться путешествовать. Каждую весну агитирую ребят покупать хорошую машину и отправляться в путь. Более того, у меня есть мечта посетить Мехико, Перу, Тибет и Индию. Эти точки ассоциируются у меня с местами силы.
Если вдруг так сойдутся звезды, что мы опять вернемся на прежний путь, — я не против. Но специально раздвигать кого-то, убирать с пути, лезть напролом не буду. Это — не мое, притом я всегда переживаю за аудиторию, хочу, чтобы зрителю было хорошо.
— Немногие знают, что ваш внезапный уход со сцены был сознательным выбором, а не вынужденным. Почему вы решились на это? Что стало последней каплей?
— Я просто устал. Это банально, но я всякий раз так это объясняю. И, когда приезжаю домой к маме, чувствую, как усталость наваливается. Не физическая — другая. Не говорю, что хочу тотального уединения. Просто вокруг — одна суета, разговоры, разговоры с утра до вечера. У меня у самого язык, как метла. И иногда понимаю, что хочется помолчать даже рядом с кем-то. Убежден, что если тебе по-настоящему хорошо с человеком, то ты с ним молчишь. Обмен идет на других энергетических уровнях. В какой-то момент я просто устал говорить и ушел.
«ПРИМЕРНО ЗА ГОД ДО ТОГО, КАК УШЕЛ, НАЧАЛ ЗАДАВАТЬСЯ ВОПРОСОМ: ЗАЧЕМ ЖИВУ И ВЫХОЖУ НА СЦЕНУ?»
— Вы проехали на велосипеде от ЮБК до Сум. Как вы решились на такой путь? Насколько это было физически и морально сложно?
— Морально это было не сложно, это была необходимость, а физические сложности были. Это был 2000 год. Я ехал из Крыма, и нужно было забраться на перевал перед Алуштой. Ехал тогда на самой последней звездочке велосипеда: когда педали крутишь быстро, а велосипед едет медленно. Еще сдуру купил кроссовки на размер меньше. В жару ноги распухли, как у медведя, и везде появились мозоли.
Стояла середина августа, жара под 40 градусов, и каждый километр вызывал сильную жажду. Выпитая полуторашка воды не помогала, и ровно через 10 минут появлялось чувство, будто неделю не пил. А следующий ларек может подвернуться километров через 20–30. И я нашел для себя выход в плане питья, покупая возле дороги арбузы. Одного арбуза вполне хватало, чтобы утолить жажду и продержаться часа три. На перевал я тогда заезжал целый день, а спустился за 20 минут с ветерком. В день тогда проезжал по 120–170 км. Наряду с этим я не считаю себя каким-то смелым или отважным. Уверен, что это с легкостью повторит любой человек.
Читайте по теме:
Олександр Положинський відверто про те, як потрапив у фатальне ДТП, дружбу з Кузьмою та головну помилку своєї кар’єри
— Какие люди встречались на вашем пути следования? Вас кто-нибудь узнавал? Что нового вы узнали о людях в принципе?
— Так вышло, что постоянно встречал исключительно хороших людей. Светлых. Очевидно, законы притяжения так действуют. Иногда люди предлагали продукты просто так. Выносили еду, яблоки, груши.
Вообще, считаю, что люди на всей планете добрые, редко случается наоборот. Любви в них заложено много. Об этом надо помнить.
А что касается узнаваемости, то мы с ними договорились, что у нас немного карнавал. Никто не задавал лишних вопросов, даже если и узнавали. Один человек сказал как-то, что у меня есть способность оставаться инкогнито в любых ситуациях. Как это работает, не знаю, но в целом что-то в этом есть.
—У вас была депрессия, когда уходили со сцены?
— Нет, депрессии не было. Усталость была, и момент поиска, что дальше делать. Человек ведь переживает разные состояния. Иногда становится грустно, но я очень не люблю это состояние. Длится оно обычно час или два, боюсь, чтобы не переросло в тоску или гордыню. В эти особенные минуты стараюсь быстро мобилизоваться и начать что-то делать. Многое мне дала жизнь при монастыре. Люди думают, что это тяжело, но на самом деле это прекрасно.
— Вы говорили, что когда осознанно скитались, то не брали в руки гитару. Для того чтобы изголодаться по музыке и написать что-то стоящее, или просто не было вдохновения?
— Удалось выдержать всего лишь три месяца без творчества. Потом съездил домой и снова начал сочинять. А ведь до этого всего мечтал стать летчиком, как папа. И до последнего верил, что это моя судьба, пока не наступил час последнего экзамена в Ставропольском летном училище. Но почему-то подумал, что, поступив туда, займу чье-то место. Со сценой — то же самое. Вместо меня мог быть кто угодно даже на этом интервью.
— Получается, у вас мощный внутренний критик…
— Да. Но он меня не убивает. Во всем нужно знать меру.
— Пока группа отсутствовала на большой сцене, а это около 15 лет, вы, сами того не желая, создали вокруг себя информационный голод. У вас нет личных аккаунтов в соцсетях, вы тихо и размеренно гастролируете, выступаете на фестивалях. И люди хотят знать, что происходило в вашей жизни до возвращения. Ведь, наверняка, же были интересные моменты жизни…
— Да, но для меня важнее не какие-то внешние события, а то, что происходило внутри. Примерно за год до того, как ушел, начал задаваться вопросами: Зачем всё это? Зачем я живу? Тем ли делом занимаюсь? Зачем вообще выхожу на сцену?
В определенный момент сильно надоела рок-музыка. Просто перестал ее чувствовать, что ли… Начал слушать совершенно другие жанры. До сих пор, скажем, никак не могу отойти от Антонио Вивальди. Прямо захватил он меня. Заинтересовался его биографией. Прочел, что в свою эпоху он был одним из немногих музыкантов, имевших хороший материальный достаток: композитор, дирижёр, культовый скрипач-виртуоз, педагог, добившийся славы при жизни. Но в один момент просто вышел из моды, перестав быть популярным.
Я же не хотел зависеть от этого. Хотел найти смыслы за кадром, увидеть то, чего не видят остальные. И в какой-то момент я успокоился. Понял, что человек волен заниматься тем, чем хочет: копать огород, собирать скворечники или писать музыку. Но главное, чтобы в этом была жизнь. Мода и вкусы меняются, но стержень остается. Этот стержень — народная музыка и классика.
— А вы, кстати, нашли ответ, зачем выходите на сцену?
— Нашел. Затем, чтобы дышать. Если от моей музыки человеку станет хоть на несколько минут легче, я буду счастлив.
Да и вообще сцена для меня — это настоящая жизнь, эмоции. Там у меня идет настоящая бойня с самим собой. Сознание перегружается и перезагружается.
— Когда вы ушли со сцены, не было ли у вас угрызений совести или чувства вины из-за того, что члены вашей команды фактически лишились основного заработка?
— Были угрызения. Но что я мог сделать? Только всё усугубить. Я почувствовал, что наступил момент. Не хотел ждать, чтобы коллектив сам сказал, что мне нужно отдохнуть. А они это чувствовали, я ручаюсь.
— А как вы реагировали на слухи и домыслы вокруг вашего ухода? Вам ведь записывали в причины и личную драму, и проблемы с наркотиками…
— Много небылиц ходило, это правда. Даже читал, что я уехал в Тибет и набрался у Далай-ламы какого-то особого опыта и отправился в Париж. После этого, как писали, я решил спрыгнуть с Эйфелевой башни. Слухи настолько нелепые и абсурдные, что даже не задевают. Честно.
«ТВОРЧЕСТВО — ЭТО ПОСТОЯННОЕ САМОИСТЯЗАНИЕ»
— Насколько для вас вообще важно окружение? Легко ли вы впускаете и выпускаете людей из своей жизни и коллектива?
— Раньше пускал тяжело и долго. В нашей действительности — по-другому. С открытым сердцем иду к людям. И это не вопрос доверия. Это понимание, что люди все одинаковые, — как я, не лучше и не хуже. Всё, что происходит здесь и сейчас, нужно воспринимать легче.
— Вы говорили, что за последнее время у вас в команде сменилось 8 бас-гитаристов. Почему такая текучка? Вам не жалко расставаться с людьми?
— Нелегко переживаю уход каждого. По-настоящему жаль было совсем недавно. Два месяца назад ушел из жизни наш пианист Сережа Гримальский — прекрасный, светлый человек. Мне его очень не хватает. Бывало, поговорили 5 минут, а он меня настолько заполнял, не передать. Эту утрату переживал сильно.
Насчет бас-гитаристов то же, понятно, грустно. Любой коллектив — это семья. Но ко всему привыкаешь со временем. Говорю же, стал легче смотреть на многие вещи.
— Знаю, что многие творческие люди ищут подпитку вдохновению: кто-то в уединении, кто-то в книгах, кто-то в людях. Что вдохновляет вас? Как рождаются тексты, и музыка в «Табуле Расе»?
— Меня просто начинает распирать от желания что-то высказать: от красоты, от эмоций. Будто разрывает что-то изнутри, порой достаточно одной секунды: вспомнишь, что говорила мама, или какой-то момент из прошлого.
Однажды пришло воспоминание, как мы с отцом сидели на поле в селе. Это была ночь в самом конце лета, когда пролетала комета Галлея. Мы сидели на самом верху холма. Отец настраивал радио, ловил волны. Над нами было столько звезд!.. А я звезды обожаю — своей особой любовью люблю.
Отец поймал волну, и мы вроде как раз — в Копенгагене, раз — в Нью-Йорке. А над головой — бесконечность, небо, звезды, лето. Помню, тогда по радио пел мой любимый Демис Руссос. Когда слушаю, аж плакать хочется. Хотя у меня не получается. Просто слезы не идут.
В то лето меня раньше забрали из спортлагеря, где занимался плаванием. Я был в хорошей физической форме, хотелось вечно куда-то бежать. Это позже уже понимаешь, что моменты, как та летняя ночь, тоже нужны и важны. Даже сейчас хорошо стало, когда вспомнил.
— А вы ведь пишете песни не только на украинском и русском языках. Вы, говорят, изобрели свой песенный язык. Это правда?
— Да, есть несколько заготовок песен на так называемом «птичьем языке». Когда я только начал заниматься музыкой, слушал отечественных и зарубежных исполнителей. И, поскольку английский я изучал только несколько лет в школе, повторить текст зарубежной песни мне было сложно. Зато хорошо удавалось копировать звуки, интонации. Сейчас мои новые заготовки на таком же суржике.
— Вы как-то говорили, что интересуетесь философией, устройством мира. Какие темы вас увлекают больше всего?
— В этом плане у меня всё сложно. Знаю много людей, кто читает специальную литературу, ищет в ней идеи для продвижения своей карьеры — политики, в частности. Я же просто изучаю мир, ищу на чем он держится. И держится он, как всё больше убеждаюсь, на любви. Никого не призываю следовать моей философии. Это дело сугубо личное.
“Я — внутренне свободный человек с самого детства”
Я — внутренне свободный человек с самого детства. Просто не люблю доставлять людям неудобства. Понимаю, что при всем желании уйти иногда в тайгу, этого не делаю. У нас целый коллектив со своим коллективным сознанием. Один человек как-то сказал, что наедине с собой чувствуешь себя в большей безопасности. Часть правды в этом есть. Но общение — это лучшее, что есть. Даже общение с Богом всё равно происходит через людей, даже если они находятся в тысячах километров друг от друга.
Я, положим, искренне верю, что мои родственники живут где-то на планете-двойнике Земли в созвездии Кассиопеи. Вы, должно быть, думаете, что я сошел с ума и это невозможно. Как по мне, настоящее безумие отрицать эту невозможность. Мы всего лишь существа в огромном космосе, и жизнь есть везде.
— А что насчет произведений и авторов: какие нравятся?
— Габриэля Гарсиа Маркеса много читаю, самые любимые — «Осень патриарха» и «Палая листва». У меня особые отношения с осенью, люблю ее.
“Творчество — это вообще постоянное самоистязание. Иногда засядет в голове строчка, и попробуй от нее отвяжись”
— Вы как-то сказали, что внутри вас беспрерывно звучит музыка: городов, природы, пространства. А есть ли минуты тишины? Что делать, если не пишется, не сочиняется?
— Знаете, творчество — это вообще постоянное самоистязание. Иногда засядет в голове строчка, и попробуй от нее отвяжись. Могу неделями ходить и повторять про себя одну и ту же строчку. Это — работа, работа над собой. Вдобавок на гастролях и в режиме репетиций творить тяжело. Мне даже некогда слушать музыку: репетиции, туры, выступления, а для творчества нужно другое состояние.
Понимаю, что к юбилейному туру нужно выпустить еще 2-3 песни. И не просто абы какие, а со смыслом — чтобы в каждой стержень был. Всё должно сложиться — и аранжировка, и подача.
«ИЗ АРТИСТОВ МНЕ ВСЕГДА НРАВИЛСЯ АНДРЕЙ СКРЯБИН»
—Какая музыка вдохновляет вас? Есть ли теперь украинские коллективы или исполнители, чьим творчеством вы восхищаетесь, кого слушаете дома или в машине?
— В машине играет Вивальди. Радио не слушаю вообще. Из артистов мне всегда нравился Андрюша Скрябин и по-человечески, и песни у него хорошие. Теплый, настоящий, мужественный и в чем-то беззащитный человек. Сейчас вспоминаю его и становится до слез обидно, что его нет с нами. Мы никогда тесно не общались, но порой для того, чтобы узнать человека, этого и не надо. Звонил ему лет 6-7 назад, тогда мы как раз искали клавишника. Хотел узнать, нет ли у него кого-то на примете. А когда он умер, почувствовал, что он стал еще ближе. Сразу после трагедии снился мне несколько раз.
Если говорить о современных группах, то однажды мне передала привет одна из солисток электро-фолк-группы ONUKA. Я тогда не знал, кто это. Залез в Интернет, послушал песни, и мне понравилось. Очень интересный коллектив. Также изначально мне нравилась рок-группа «ВВ». При этом, говоря о них, имею в виду и чисто человеческую симпатию.
— А ходите ли вы на концерты украинских или зарубежных звезд?
— Из западных групп мне нравятся Cure, Police, но на концерты специально не хожу. Когда был подростком, мегапопулярной была группа Nazareth. Недавно случайно попал на их выступление в Docker Pub. Попросил организаторов зайти за сцену. Но когда я увидел солиста вживую, куда-то пропал дар речи. Почувствовал себя не то что 12-летним, а 2-летним малышом, который мнется и не знает, что сказать. Он начал молоть какую-то ерунду, благодарить, говорить, что слушал их в детстве, стоял и кивал. В общем, встреча прошла как-то смазано. (Смеется.)
—А как вы реагируете, когда поклонники подходят к вам после концерта?
— Хорошо отношусь, хотя это и немного тяжеловато. После полуторачасового концерта выхожу, как после нокдауна. А ведь нужно общаться с людьми, уделять время, улыбаться, как Джим Керри. А еще этому только учусь.
— Многие поклонники отмечают, что тексты ваших песен и сама музыка стали светлее и добрее. С чем вы это связываете? Может ли рок быть таким?
—Знаете, это для меня условно запрещенная тема в музыке. Вспоминаю историю одного художника, попавшую мне в руки. Он писал картины и ходил в музей, находил в работах других художников что-то интересное. А потом, оказывается, и в науке преуспел, и как врач состоялся. И, кроме того, он много путешествовал по миру. Знаете, о ком я? О Леонардо да Винчи. Удивительно разносторонний человек был. Нам всем даны таланты, они заложены где-то глубоко, и открыться могут совершенно случайно: на рыбалке или прогулке по мосту.
Я это к тому, что рациональнее всю жизнь долбить в одну точку. И по законам жанра это правильно. Лучше выбрать одно направление и нанизывать на него примерно одинакового качества песни. Но имеют место ситуации, когда мегапопулярная группа внезапно говорит: «Нам надоело», — и решают выпустить что-то другое. Как правило, люди начинают возмущаться, говорить, что они потеряли свое лицо, многие перестают понимать их музыку.
— Скажите, новый клип «Бабочки июля», — это история о вас современных?
— Верней всего. Сначала хотели снять что-то маленькое: такое себе лирик-видео в виде поздравительной открытки. Но Костик (режиссер клипа Константин Михайлов. — Ред.) сказал, что надо снимать дальше. Я попросил сделать что-то наподобие «Ералаша»: веселое и жизнеутверждающее. Считаю, что не нужно вытягивать из песни отсутствующие в ней смыслы, притягивать за уши, нагромождать.
Судя по всему, не всем нравится такое творчество. Человек может даже написать негативный комментарий. Но я то понимаю, что это всё у него внутри сидит. Эти слова, на самом деле не обо мне — о нем.
«ДО КАКОГО-ТО МОМЕНТА Я СВЯТО ВЕРИЛ, ЧТО РЕЙТИНГИ НА YouTube — ЧЕСТНЫЕ»
— Расскажите о вашей обычной жизни. Как начинается и заканчивается ваш день, где вы любите бывать?
— Живу в небольшом 9-этажном доме, где частенько ломается лифт. Возле дома — озеро, вокруг него бегаю по утрам. Это, вообще, очень полезно 20–30 минут в день погулять возле воды, подзарядиться.
Сейчас середина лета, вокруг много симпатичных людей. В любой момент не грех с кем-то «застрять» и поднять людям настроение, поговорить. Люблю так проводить время.
“Люблю настоящую жизнь. Меня сейчас сильно прет от спорта. Люблю это состояние преодоления и переделывания себя. Ты ошибаешься, набиваешь себе шишки и бланши, это — мой путь”
Люблю настоящую жизнь. Меня сейчас сильно прет от спорта. Люблю это состояние преодоления и переделывания себя. Ты ошибаешься, набиваешь себе шишки и бланши, это — мой путь. Жизненный. Всё начинается с обычной утренней зарядки, а так спорт — разный. Как-то меня покусали пчелы. Причиной было мое чрезмерное любопытство: я заглянул в улей и нарвался. Вот вам и спорт! (Смеется.)
— Сегодня многие ностальгируют по прежнему «аналоговому» шоу-бизнесу, обвиняя современный мир в пластмассовости. Чувствуете ли вы что-то подобное?
— О коллегах по цеху не могу сказать ничего плохого. Каждый ищет, что хочет и как хочет. До какого-то момента я свято верил, что рейтинги на YouTube — честные, что какая-то песня или клип действительно нравится людям. Потом уже понял, что многие — просто проплачены.
Кто-то выбирает такой, видимо, более простой путь. Я никого не осуждаю. Каждому — свое.
— Готовы ли вы ради популярности сильнее коммерциализировать проект, поставить творчество на поток, изменить стиль или жанр? Как вы вообще относитесь к экспериментам в творчестве и жизни?
— Подобные предложения поступают регулярно, и мы с Эдиком (Эдуард Коссе — барабанщик группы. — Ред.) часто обсуждаем такие моменты. Я ведь человек, идущий на уступки, хотя Эдик думает иначе, как я погляжу. Я понимаю, что если что-то делаешь, то надо растворяться в этом, оттачивать. Когда пишу песню, то переспрашиваю мнение ребят помногу раз.
Меня совсем недавно посетила идея сделать свой альбом. Не то что прямо сольный, но экспериментальный. Я ведь люблю группу, люблю сотрудничество с командой, коллектив. А песни другие постепенно набираются.
Рынок за 5–8 лет сильно изменился. Не всё меня в нем устраивает. Но, несмотря на то, что я уже для многих пожилой человек 55 лет, знаю, что меня будет переть от жизни и в 90 лет.
—Вы однажды сказали, что популярность не дает ничего, кроме чувства собственной гордыни. Но вы ведь тоже не пишете в стол. Вам достаточно того уровня узнаваемости и любви зрителя, или все-таки вы хотите большего?
— Я не считаю себя одаренным человеком. Я живу, как живу. И песня — она же рождается уже с идеей, она или нравится, или нет. Не касаясь частностей, считаю, что всё гениальное действительно просто, и к этому надо стремиться. Нужно отбрасывать всё лишнее из песни и из жизни тоже.
Разрешено, безусловно, идти и по пути коммерческому, делая ставку на деньги. Но высок риск и не дойти: слишком много на этом пути соблазнов.
На наши концерты приходят разные люди и даже дети. За каждый удар по струне я должен отчитаться. Часто замечал, что многие артисты, пересекая 50-летний рубеж, резко меняют направление своего творчества. Казалось бы, давай, ведь не запрещается еще круче. Однако, переступая этот мостик, они начинают собирать камни, разбросанные раньше.
Так же и со мной. Я кое-чего сам от себя не ожидал: это какой-то поворот в сознании. Разумеется, журналы, концерты и интервью — это хорошо. Только есть что-то определенное, что если я его упущу, то перестану дышать.
— Как вы относитесь к критике: творчества, личностных качеств, подхода к жизни? Ощущаете ли вы в такие моменты уколы самолюбия?
— Положительно отношусь к критике. Уколы самолюбия происходят, но не так часто, как раньше. Раньше мог прямо целый вечер переживать из-за сказанного или написанного, а сейчас отпустил всё это. Посмотрите, что происходит вокруг. Нельзя на людей выливать столько негатива, это противоприродно. Я не люблю такого и не работаю с ними.
— Кто ваш главный цензор?
— Я по 100 раз переспрашиваю ребят насчет песни. Иногда даже, по всей вероятности, надоедаю. Было такое, что даже в местном ларьке у знакомого продавца спрашивал мнение. Случалось, что он слушал в не очень хорошем настроении и бросал мне что-то типа: «По-моему, что похоже на Дэвида Фостера. На фиг оно тебе надо?». А мне так или иначе любое мнение важно. Это не значит, что к каждому прислушиваюсь: всё равно себе на уме остаюсь.
Однажды я прочитал, как Сергей Рахманинов пришел в гости ко Льву Толстому, сказавшему, что вся его музыка — чушь. И Рахманинов на три месяца впал в депрессию. Вот и слушай чужие мнения.
Главный цензор — денно и нощно внутри.
На несколько вопросов редакции ответил и самый близкий друг Олега Лапоногова — Эдуард Коссе. Всё интервью он слушал, не перебивая, изредка вставляя комментарии и отшучиваясь. В отсутствие Лапоногова немного разговорился. Рассказал, как пережил внезапный перерыв в творчестве «Табулы Расы» и как помог Олегу снова поверить в себя. Эдуард убежден, что фронтмену не хватает жесткости и уверенности в себе. Считает, что будь Олег чуть напористей, у группы было бы гораздо больше хитов.
ЭДУАРД КОССЕ: «ПЕРЕРЫВ, СВЯЗАННЫЙ С ОТСУТСТВИЕМ ОЛЕГА, УБЕРЕГ НАС ОТ БЕДЫ»
— Вы находитесь рядом с Олегом уже около 30 лет. Что он за человек? Почему ваша дружба состоялась?
— Мы внешне да и, наверное, внутренне совершенно разные люди: в понимании жизни, работы. Хотя в плане музыки мы друг друга очень хорошо чувствуем. Какая-то ниточка нас ежеминутно связывает.
За 30 лет случались разные периоды. Как и в любой семье: влюбленность в дело, мелкие скандалы, разногласия. Но, думаю, что и мне и Олегу впору поставить плюсик: мы прощали друг друга, поддерживали.
Мало того, если бы я не чувствовал и не видел в Олеге таланта и потенциала, вряд ли бы мы прошли этот 30-летний путь.
— Какая черта его характера — самая невыносимая, и какая — перекрывает все недостатки?
— Да, каждому человеку присущи существенные особенности, влияющие на его поведение и деятельность. Иногда, мне кажется, многие хотят от Олега большего внимания. Но я понимаю, что это он не со зла. Он — человек творческий, особенный.
— Олег, как мы уже заметили, склонен к некоторой рефлексии, исканиям и волнообразном всплескам творческой активности. Как вы с этим смирились и когда именно поняли, что «Табула Раса» — это дело вашей жизни?
— Олегу в плане работы не хватает жесткости как руководителю. Или даже не жесткости, а настойчивости. Ведь большинство идей в плане творчества исходит от него. Известное дело, как правило, песни рождаются на репетициях, но Олег — наш главный их генератор. Своей мягкостью он часто сам создает себе проблемы, хотя тут же понимаю, что это его характер, позволяющий ему творить.
Сохранился в голове один эпизод — после концерта к нам подошел журналист и спросил: «Вам уже столько лет, почему вы пишете про бабочки и цветочки». На что Олег ответил: «А что мне про токарные станки писать?».
К тому же, как вы упомянули, многие ребята недолго задерживались в группе, хотя были талантливыми. Они просто не выдерживали напряженного репетиционного графика. Это монотонная работа, где ты должен день за днем оттачивать навыки.
Для меня, как для человека, прошедшего музыкальную школу и консерваторию, — это обычные вещи. Вместе с тем часто новые люди не сразу могут понять, что от них хочет Олег. Я же его понимаю с полуслова.
— Были ли в вашей совместной работе кризисы отношений, тяжелые времена, когда вы серьезно подумывали уйти из группы, к примеру, в период длительного велопутешествия Олега?
Наоборот, всю жизнь думал, что кризисы — это временное явление, что группа просто не может просто исчезнуть. Ведь не самая плохая музыка, в конце концов. (Смеется.) У нас не было творческого кризиса, мы не ругались и не делили деньги.
Действительно, первый год после того, как Олег ушел, я не работал. Не мог представить, что могу заниматься чем-то еще. А потом решил, что надо заняться чем-то, пока не прояснится с группой. Стал работать с Ириной Билык.
Как-то мы приехали с ней на гастроли в Сумы. И я с ребятами решил зайти в гости к Олегу — он тогда жил у матери. Посидели и он решил нам наиграть. Среди них была и заготовка к «По билету на Восток». Мы послушали и предложили ему опять вернуться в Киев. Где-то через год Олег вернулся и стал работать с продюсером Юрием Никитиным.
Мне нравится то, что я делаю. Но не могу сказать, что слушаю наши песни часто. Есть несколько песен для души, конечно, но чаще все-таки включаю для каких-то рабочих моментов. Вначале выпустишь песню, а потом приходят идеи, как ее улучшить, переделать. А когда год–два проходит, вообще слушать не можешь. А через 10 лет включаешь и думаешь: какой кайф, даже лучше, чем сейчас.
Отвечаю, что этот перерыв, связанный с отсутствием Олега, пошел в какой-то степени на пользу: уберег кое-кого от беды.
—А вы испытывали звездную болезнь? Ведь когда-то фанатов у вас было достаточно.
— Да, поклонники были. И может неправильно так говорить, но какой-то сумасшедшей популярности, как у того же Филиппа Киркорова, у нас не было. Наша музыка в большинстве своем — не для широкой аудитории, ее понимают не все. И это нормально. Возьмем того же Стинга. Если пригласить его выступить в какое-то село, ожидаемого отклика он не получит.
Мало того, когда настал пик популярности, мы были в довольно зрелом возрасте, — уже далеко не «Ласковый май». Естественно, предпосылки к звездной болезни были, но, слава богу, удалось ее избежать.
— Что лично вам дает участие в группе «Табула Раса»?
—Для меня музыка — это удовольствие, мое естественное состояние. Это — жизнь. Я родился в музыкальной семье, учился музыке 15 лет: закончил всё, что только с ней связано. Правда, знаю многих музыкантов, изначально занимавшихся совсем другими вещами. Тот же Кузьма, кстати, был стоматологом по профессии.
“Недавно прочел фразу, что только композиторы радуются, когда их песенка спета. Я гарантирую, что наша — еще не спета, что будут хиты и новые интересные направления”
Недавно прочел фразу, что только композиторы радуются, когда их песенка спета. Я гарантирую, что наша — еще не спета, что будут хиты и новые интересные направления. Мне приятно, когда на концертах люди подпевают не только старые, но и новые песни. Молодые люди часто подходят и благодарят.
Я люблю общаться с публикой. Если Олегу это делать зачастую тяжело, то мне — в радость. Иногда молодые барабанщики спрашивают совета, и я делюсь опытом с удовольствием. И совсем не потому, что считаю себя мастером. Просто глупо не подсказать, если знаешь.
Мне приятно, что и молодежь из нового украинского шоу-бизнеса, и опытные музыканты относятся к нам с уважением. Возможно, это происходит потому, что мы как раз группа, делающая ту музыку, которую хочет.
